Оригинальное название книги Марии Татар — The Heroine with 1001 Faces — содержит на одно лицо больше, чем аналогичный труд культуролога Джозефа Кэмпбелла «Тысячеликий герой» 1949 года, с которым «Тысячеликая героиня» даже не полемизирует, а скорее безжалостно развенчивает его. С революционным сочинением ознакомилась критик Лидия Маслова и представляет книгу недели, специально для «Известий».
Мария Татар
«Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе»
М. : Альпина Паблишер, 2023. — пер. с англ. — 453 с.
Судя по интонации, которую Татар берет на первых же страницах, она считает просто унизительной полемику с отсталым и замшелым Кэмпбеллом, чей юнгианский подход к исследованию мифологических архетипов якобы «утратил былой авторитет и даже высмеивался» еще в 1970-е, когда прогрессивная исследовательница только начинала преподавать в Гарварде. И уже тем более смешно, по мнению Татар, цепляться за кэмпбелловские патриахальные схемы сегодня, когда «научный мир променял вечные истины на культурные конструкты и постструктуралистскую неопределенность».
Добавив своей героине дополнительный лик, автор книги очевидно намекает на Шахразаду из сказок «Тысячи и одной ночи». Она, наряду с Пенелопой из «Одиссеи», являет собой пример главного женского мастерства, необходимого для выживания в управляемом мужчинами социуме: мастерства «сплетать нити и слова, чтобы „заштопывать“ прорехи, давать советы и заявлять о преступлениях», и таким образом «трансформировать культуру, в которой им выпало жить». Кроме почтенных мифологических икон, на страницах «Тысячеликой героини» утверждают женскую самость Джо Марч из «Маленьких женщин» Луизы Мей Олкотт, самодеятельная юная сыщица Нэнси Дрю, гламурная колумнистка Кэрри Брэдшоу из сериала «Секс в большом городе», шведская хакерша Лисбет Саландер, созданная Стигом Ларссоном на основе героини Астрид Линдгрен — Пеппи Длинныйчулок, а также отдельная любимица гарвардской фольклористки — Чудо-женщина из одноименного комикса, удостоившаяся вместе с ее создателем Уильямом Марстоном самых восторженных дифирамбов: «Как раз тогда, когда Кэмпбелл писал своего „Тысячеликого героя“, Марстон вынашивал образ Чудо-женщины. „Даже девочки не хотят быть девочками, — жаловался он, — поскольку у нашего женского архетипа нет силы, величия и могущества“. Очевидным противоядием, способным побороть культуру, обесценивающую девочек, для него было создание „женского персонажа со всеми чертами Супермена, но также притягательностью доброй и красивой женщины“».
Фото: Альпина Паблишер
Кроме того, Татар разбирает современный феминистский нон-фикшн с его стремлением дописывать и переизобретать классические мифологические сюжеты: «...современные писательницы возвращают на сцену оттесненных на второстепенные роли женщин прошлого и дают им право голоса, тем самым признавая их находчивость и наделяя их способностью действовать самостоятельно. „Пенелопиада“ Маргарет Этвуд, „Тысяча кораблей“ Натали Хейнс и „Безмолвие девушек“ Пэт Баркер — яркие примеры тех книг, которые предлагают нам новое прочтение „Илиады“ и „Одиссеи“, напоминая при этом, что у любой истории есть и другая сторона, а лишенные права голоса не лишены возможности вести себя как герои». Правда, в пересказе Татар осовремененные античные истории вызывают не столько любопытство (которое исследовательница объявляет самым похвальным женским качеством), сколько недоумение. Да и революционное предложение немецкой писательницы Кристы Вольф поменять всех великих героев мировой литературы на женщин выглядит всего лишь как озорное хулиганское подрисовывание усов Джоконде, только наоборот: в общем-то весело, но художественная ценность не очевидна.
Эксперты рассказали, за что россиянки невзлюбили феминитивы
«Тысячеликая героиня» обильно прослоена самой передовой феминисткой лексикой («инаковость», «гендер», «идентичность», «небинарность», «нарратив», «токсичная маскулинность», «реаппроприация», «эмпатия», «тест Бекдел») и обиженными ссылками на сексиста Кэмпбелла, в чьих книгах непредвзятому читателю довольно трудно обнаружить какую-либо гендерную дискриминацию. В кэмпбелловской диалектической картине мира женское и мужское существуют в единстве, борьбе и других сложных, порой болезненных и травматичных, но неразрывных взаимоотношениях: «Объединяющие в себе мужское и женское начало боги нередко встречаются в мире мифа. Их появление всегда связано с некой тайной; они уводят ум за грани объективного восприятия в символическую сферу, где двойственность отсутствует». У мудрого Кэмпбелла тот факт, что под героем может подразумеваться, как мужчина, так и женщина, разумеется сам собой, и в качестве иллюстрации той или иной мысли рассказ о короле Артуре может на равных соседствовать с историей из совершенно другой части света, о девочке племени арапахо с североамериканских равнин.
Но бдительная Мария Татар ведет скрупулезную бухгалтерию кэмпбелловских упоминаний самодовольных процветающих мужчин, занятых «самовозвеличением и самомифологизацией», и женщин, «социально отчужденных, экономически эксплуатируемых и сексуально порабощенных», которые ценой невероятных усилий и изобретательности «умудрялись не только выживать, но и наделять свою жизнь смыслом». Со смыслом мужской жизни все значительно проще — он заключается прежде всего в том, чтобы мериться достижениями, строить иерархии, обижать, угнетать и насиловать. Недаром в «Тысячеликой героине» движению #MeToo посвящено немало вдохновенных абзацев, имеющих скорее публицистическую ценность, чем культурологическую.
Фото: ТАСС/Zuma/Prabin Ranabhat
«Сегодня женщины тоже прибегают к сказительству, но иначе — они не пытаются увлекать и воспитывать слушателей повествованием о вымышленных событиях, а рассказывают реальные истории из своей жизни, весьма убедительно перечисляя перенесенные ими обиды и издевательства. Как показали новостные заголовки последних лет и движение #MeToo, истории — это мощное оружие для борьбы с разными формами социальной несправедливости и средство для исправления тех видов злоупотреблений, которые стремилась устранить Шахразада», — пишет Татар, не замечая сомнительности параллелей между историями в формате #MeToo и сказками. Нет, впрочем, никаких оснований не верить личному мемуару 78-летней писательницы о похотливом преподавателе, который пытался мстительно помешать защите ее диссертации: «За год до этого я сбежала из его кабинета, когда он попытался зажать меня в угол, и до сих пор помню, как он говорил о своей страсти к рыжеволосым женщинам из Восточной Европы и какое облегчение я испытала, когда, схватившись за ручку входной двери, поняла, что она не заперта».
Главные факты о французской писательнице, авторе экранизированного романа «Событие»
Что же касается научной и философской составляющей «Тысячеликой героини», то, пожалуй, главное концептуальное изобретение автора — аналогия между прядением, ткачеством и словесным самовыражением, коренящаяся в древнегреческих историях о Филомеле и Арахне, но легко адаптируемая и к мастерицам более позднего времени: «Они редко орудуют мечом и часто лишены пера, а потому прибегают к традиционным домашним ремеслам и их вербальным аналогам — плетут сказки, ткут сюжеты и прядут истории, — чтобы исправить положение и при этом не просто расквитаться с обидчиком, но и добиться социальной справедливости». Текстильная метафора, безусловно, не лишена определенного остроумия, хотя рискованна, как многие риторические приемы Татар.
Несмотря на то, что ее главная интенция — разоблачение мужчин, затыкающих женский рот и упорно не дающих женщинам сказать важное, русскому читателю напористая «Тысячеликая героиня» может напомнить популярный анекдот «Девушка, что вы плетете?», иллюстрирующий поразительное женское умение рекламировать собственные незаурядные способности в любой сфере, ни на секунду не умолкая.
Источник: iz.ru
